кривые руки покоя не дают
/терминология! терминология!/
Так хочет господин
читать дальше Идти было трудно. Длинный подол национальной одежды - непривычной, странной и чужой – не давал сделать и шагу. Нормального, широкого плавного шага, какими ходят все девушки, выросшие на берегах Янцзы. Летящего, гибкого и стелящегося, как тростник на ветру. Сильного такого шага, каким можно перейти вброд ручей, горной серной перепрыгнуть с камня на камень, каким можно идти, не уставая целый день. Такого, за который ей и дали имя - О–Юми. Летающая рыбка.
Когда-то.
Давно.
Здесь ее называли Аше и господин хотел чтобы она напоминала ему о родине. Маленькая, тонкокостная, большеглазая и белокожая она совсем не была похожа на китаянку. При взгляде на нее в памяти вставала исключительно гора Фудзияма, рыбацкие шхуны и перезвон колокольчиков гейш на старых открытках. В кого она такой уродилась, не знал никто в нищей деревушке центрального Китая. Там, где сроду не видели ни чужаков, ни иностранцев, ни денег. Поговаривали, будто устав от нужды, как-то исчезла ее матушка на пару недель, да вот вернулась. Поговаривали…. Да многое поговаривали. А что бы ни говорили, от лишнего рта всей деревней были рады избавиться.
Обеими руками прижав к себе тяжелый лакированный поднос и сделав крохотный шажок к закрытой раздвижной двери, Аше неловко покачнулась и замерла на месте. Вязкий пот тяжелыми каплями набух под плотно расшитыми одеждами.
Господин не любил шум.
Праздничное японское кимоно непривычно сковывало движения, а накрытый по всем правилам чайной церемонии поднос оттягивал руки. Сквозь неплотно прикрытые створки гэта ( раздвижные двери) доносились голоса говорящих.
Господин не любил когда ему мешают.
Аше тихонько вздохнула. Вторя ей, под ногой скрипнула половица. Замерев испуганной птичкой, девушка забыла о воздухе. Некрашеный дощатый пол трудностью восхождения мог поспорить с канатной дорогой. Ни легкий шаг, ни тонкая белизна домашних носочков не помогали удержать равновесие.
Господин не любил неловких.
Зажмурившись и со всей силы вцепившись в поднос подрагивающими руками, Аше вросла спиной в стену, прося сердце не биться так громко. По тонким девичьим лопаткам заструились горячие струйки, заставляя девчонку обмирать еще и от страха испортить дорогую, а она знала насколько дорогую! одежду
Господин не любил нерадивых.
Голос за гэта нарастал, приближался, грозил заполнить собой весь дом, все пространство кругом, обрушиться гневом... И неожиданно исчез. Стих до состояния едва различимого сухого шелеста.
Сглотнув, как ей показалось ослепительно громко, Аше перевела дух. Не заметили, повезло. Она, Аше, вообще везучая. Очень-очень! Беззвучно улыбаясь, праздничная японская куколка неслышно прошла оставшиеся метры до раздвижных дверей и уже почти опустилась на колени - поставить поднос, постучаться, соблюдая церемонию, как голос вновь оказался рядом.
Нет, Аше никогда не хотела подслушивать. Даже мысли такой у нее не было. Она просто застыла в полупоклоне, не решаясь ни войти, не уйти.
Господин не любил шум.
Господин не любил, когда его отвлекали.
Голос был негромким, в нем не было ни угрозы, ни страха. Не угрожал, ни пугал. Просто говорил.
Он был страшен.
Аше никогда в жизни не слышала такого страшного своим равнодушием голоса. Человек за тонкой стенкой готэ перечислял имена и фамилии, даты, дела. Отчитывался ее хозяину, докладывал об исполнении распоряжений. Мертвый голос мертвых перечислял
Господин молчал. И лишь изредка задавал вопросы. Спокойно, сухо, со скукой, как она сама обычно выполняла рутинную и грязную, но необходимую работу.
А потом резко зазвонил телефон и Аше не удержала поднос.
Стук тяжелого лакированного дерева разнесся по пустому коридору, споря своим грохотом с дребезжаньем звонка. Обмякнув на враз ставших ватными ногах, Аше опустилась на колени, почти уткнувшись тщательно причесанной головой в раздвижную дверь. Так стало слышно еще лучше, и телефонный разговор господина не мог заглушить и шум крови в ушах.