Ау, а что случилось с rutracker.org
М?

Здесь была глупость, но ее больше нет
)))
Во избежание, ага

Пишет Гость:

Как же меня ужасают разговоры о мальчике, которому не повезло родиться в тухлом болоте, но судьба дала ему шанс

Аноны, судьба дала бы Окделлу шанс - если бы на его пути не встретились ни Штанцлер, ни Катарина, ни Алва.
Вот если бы Дика взял в оруженосцы, скажем, Жермон Ариго и увез в Торку - вот это был бы ШАНС.

А когда неблагополучного подростка взял к себе в дом Пахан-над-законом, вкладывая в и без того проутюженные детские мозги свою паханскую надзаконную логику, но не озадачиваясь моралью - это не Шанс!
Когда неблагополучный подросток попадает под влияние старого матерого интригана и ни одна сволочь не озадачивается изоляцией Ричарда от Штанцлера - это не Шанс!
Когда неблагополучного подростка увлекает матерая стерва и манипуляторша, играя на самом добром и благородном, что есть в мальчишке - это не Шанс!

Все это больше напоминает лишние гири на ногах и без того хромого калеки.
Поэтому когда я слышу о том, что Ричарду де дали Шанс, а он такой свинтус взял его и просрал - я прихожу в ужас от обилия шор на глазах у людей. От ханжества и дурнопахнущей морали.

Ленивый

URL комментария

)))))

Пишет  Mister_Key:

Невероятный мульт!

02.02.2012 в 22:54

Пишет  Jenious:

Богатырский интернационализм.

URL записи

URL записи

Не снова, а опять ))

Эк меня пробило. Но я просто не могу удержаться. слушаю песню и понимаю, что вот оно - мое восприятие отношений между Ричардом Гориком и Рамиро Алва-младшим переложенное в стихотворную форму.
Да, поется о другом времени - но отношешения между людьми не зависят от антуража. И сказать лучше, полнее, чем уже спето - у меня не получится.
Короче, слушаем и зацениваем.

Кошка Сашка - Враг



читать дальшеКак с утра набежали тучи,
А теперь светит месяц ясный.
Горько плачет краса-Маруся,
Только это теперь напрасно.
Парень статный, хмельное лето,
Да под осень пришла повестка,
Сколько песен об этом спето,
Нахрена же такая песня?
Звезды светят, девчонка плачет,
А парнишке другое снится:
Автомат, да вагон удачи,
Чтобы бой, чтобы ветер в лица,
Чтобы он да удар пропустит
Не бывало еще ни разу.
Завтра встанет, да песню в зубы,
Мать обнимет, да прыгнет в газик.

И вместо прощанья махнув из окна загорелой рукой
Рванется туда, где в дыму и слезах начинается бой,
Где звезды горят вместе с небом, от дыма не видно ни зги,
Где за лесом речка, за речкою фронт, а за фронтом враги.

Враг навсегда остается врагом,
Не дели с ним хлеб, не зови его в дом,
Даже если пока воздух миром запах,
Он, хотя и спокойный, но все-таки враг.
Если он, как и ты, не пропил свою честь,
Враг не может быть бывшим, он будет и есть.
Будь же верен прицел, и не дрогни рука,
Ты погибнешь когда пожалеешь врага.

Автомат, да вагон удачи,
Только парень опять не весел...
Письма ходят, девчонка плачет
Добавляя куплеты в песню.
Уже год идет наступленье,
И пылают чужие хаты,
Враг бежит, но что интересно,
Что похожи вы с ним как братья.
Как и ты дрался с пацанами
Со двора, руки разбивая,
Провожали его ребята,
И девчонка его, рыдая,
И обидно, что случай дался б,
Он бы бил бы тебя с лихвою –
Коль однажды врагом назвался,
Будь хотя бы врагом-героем.

И вместо проклятий ему посвящая живые стихи
Смеешься о том, что не смерть бы, а водку из этой руки.
Дрожит в амбразуре закат, и ухмылка ползет по щекам,
Как славно бы выпить сейчас по сто грамм таким лютым врагам...

Враг навсегда остается врагом,
Не дели с ним хлеб, не зови его в дом,
Даже если пока воздух миром запах,
Он, хотя и спокойный, но все-таки враг.
Если он, как и ты, не пропил свою честь,
Враг не может быть бывшим, он будет и есть.
Будь же верен прицел, и не дрогни рука,
Ты погибнешь когда пожалеешь врага.

Это присказка, а не сказка,
На войне горе воет волком.
Слово «лирика» здесь опасно,
Тот, кто ноет, живет не долго.
Дан приказ – он оборонялся
В темноту по тебе стреляя,
По горам ты за ним гонялся
По себе его вычисляя:
Те же жесты, одни привычки,
Боже, может и вправду братья!
Не убить – самому не выжить,
Ох придти, расспросить бы батю...
А в прицеле дрожало небо
Слез не пряча. И бой был долгим.
Жаль, что он тебе другом не был.
Ты сильнее. И слава Богу.

И вместо молитв к небесам посылаешь последний патрон –
На память о том, кто был честен и смел, но назвался врагом.
Ну вот и закончилась песня, и в общем, закончился бой.
Ну что же ты грустен, приятель, теперь твоя правда с тобой...

Враг навсегда остается врагом,
Не дели с ним хлеб, не зови его в дом,
Даже если пока воздух миром запах,
Он, хотя и спокойный, но все-таки враг.
Если он, как и ты, не пропил свою честь,
Враг не может быть бывшим, он будет и есть.
Будь же верен прицел, и не дрогни рука,
Ты погибнешь когда пожалеешь врага.

Больная мозоль, это такая больная мозоль ))
_____________________
необходимое уточнение.
С текстом не слишком согласна, применять проповедуемые в песне идеалы всегда и везде я никогда бы не стала и другим бы не посоветовала. Да, Амели, я для этого тоже слишком прагматична.
"Враг" идеально описывает мое персональное видение отношений лишь между двумя конкретными литературными героями и ничего более.

Мне написали фик по ОЭ.
Приятнооо ))))
Вот по этой моей заявке:

Ну в самом деле, я пару раз читала как Дик или мечтает собой заслонить от опасности эра или заслоняет. А вот прочитать как Рокэ сам закрывает своим телом Дика - от смерти, и в результате теряет что-то ценное, дорогое - хотя бы часть своей внешней привлекательности и красоты, вот это было бы интересно.
И желательно что бы по времени эти события укладывались в Варастийскую компанию.
Представляете?
Дик все еще мечется между доводами рассудка и своими чувствами, между Людьми Чести и Алвой.
А тут такое!
А Ричард ведь очень совестливый и отзывчивый парень.
Он будет винить себя, он будет пытаться всемерно скомпенсировать Рокэ потерянное, а Алва гордец - будет его от себя гнать. Но Дика уже, после такого, никакой метлой не отгонишь. Упрямец надорский продавит все защитные стены Ворона. Тараном сквозь них пройдет. И уже никаким Людям чести ничего не светит. Катарине, впрочем, тоже.

Бо если когда и понимать природу своих чувств к Алве, так тогда, когда он закрывается от тебя, а ты не намерен уходить. Когда сидел над его походной койкой, над ним самим, горевшим лихорадкой - ни жив и не мертв - всем сердцем желая, что бы этот мужчина выжил. Потому что - дорог. Потому что - так нельзя, невозможно так, кто бы что ни говорил - вдруг и без него! Когда смотрел на небезупречно красивое уже лицо - но такое любимое и такое дорогое. Потому как теперь Ричард видит не идеально прекрасную маску, но живого человека - которому может быть больно, плохо, который борется и перебарывает и не просит жалости.
Ух!
Я хочу это прочесть

Ну вот мне и написали )))
Одно исполнение из трех уже готово!
Надеюсь, два других автора тоже подтянутся - Я все пооомню ))))
Mutineer - спасибо тебе огромное. Немного переварю и напишу тебе большой-большой отзыв )))

Пишет  Mutineer:

«Двойка Кубков»
*писалось м... с начала августа. гештальт закрыт, аффтар счастлив*

Автор: Mutineer
Тип: джен
Рейтинг: PG
Размер: почти миди
Пейринг: Ричард Окделл, Рокэ Алва и прочие на фоне эпохи
Жанр: брутальная драма / хёрт-комфорт / AU
Описание: Вараста. Ворон серьёзно ранен...
Предупреждения: ООС дикий, АU кусючее, флафф сопливый, не кормить, не дразнить. И вообще, автор пишет то, что считает нужным, и так, как умеет =____=
Статус: закончен
Отказ: мир и герои принадлежат Вере Камше. Идея и сюжет фанфика всецело принадлежат  Р.А.. Мои только буквы.

Жизнь начинается заново именно так – с картин
изверженья вулкана, шлюпки, попавшей в бурю.
С порожденного ими чувства, что ты один
смотришь на катастрофу. С чувства, что ты в любую
минуту готов отвернуться…
(с.)

текстУ них в глазах была написана его вина: у всех.
Хотелось выть и кричать: «Я не виноват», но это было бы неправдой. Виноват.
Ричард не мог выйти из палатки уже второй день, он сидел, забившись в угол, и смотрел на Рокэ, изредка забываясь сном. Потом пришел Эмиль, молча встряхнул его за шиворот и заставил поесть. Он пытался сказать что-то ободрительное, но в его глазах тоже было осуждение, и ещё – тревога, и то же горе, которое душило Дика при каждом вдохе.
«Это из-за тебя он умирает».
«Я не просил его!»
«Если бы ты не вёл себя, как мальчишка, этого бы не произошло!»
«Я хотел побыть один! Он мог бы и не идти за мной!»
«Тогда ты бы умер, а он не простил бы себе».
«Неправда! Ему нет до меня никакого дела! Он бы и не заметил…»
«Дурак».
Дик сдался, не выдержав противостояния взглядами, Эмиль отвёл глаза следом за ним, а потом подошел к походной койке, на которой лежал Алва, и долго смотрел в его заострившееся, наполовину скрытое под повязкой лицо.
- Ладно, Дикон. Ты… присматривай за ним, хорошо?
- Да…
«С ним правда всё будет хорошо?»
«Не знаю».

Когда полог палатки закрылся за Эмилем, Дик опустился около койки на колени, заглядывая в неподвижное, смертельно бледное лицо.
- Что вам стоит жить? – спросил он.
Беседовать с бессознательным Вороном уже, наверное, вошло в привычку.
«А, может быть, я не хочу?»
- Я должен вас уговаривать?!
«Зачем? Всё равно между нами нет никаких долгов».
- Вы спасли мне жизнь.
«Вы же не думаете, что я рисковал собой осознанно? Это случайность».
- И то, что пуля, предназначавшаяся мне, досталась вам – тоже?
Не только пуля. Рокэ бросился вперёд, как раз когда первый из выскочивших прямо на растерянного Окделла бириссцев выстрелил. Пуля попала маршалу в грудь, и его швырнуло на Дика. Дик подхватил его, едва не выронив шпагу, и отбить удар замахнувшегося «седуна» уже не успевал. Сабля врага должна была раскроить Рокэ череп, но маршал в попытке спастись успел вскинуть руку, закрывая голову. Лезвие скользнуло по предплечью, остриём прочертив по лбу, брови и щеке кровавую полосу.
Ричард знал, что никогда не забудет, как эр закричал, теряя сознание от боли.
- Я не верю в такие случайности, эр Рокэ. Зачем вы вообще отправились за мной? Послали бы кого-нибудь из адуанов… Или не посылали бы.
Хорошо, что адуаны успели вовремя. Ещё несколько секунд – и жертва Рокэ была бы напрасной. Жертва… Леворукий, какая жертва, он ведь обязательно поправится, и всё будет хорошо. Правда?
- Эр Рокэ, всё будет хорошо, с вами всё будет хорошо.
Дик бережно провёл рукой по спутанным волосам маршала. Кровь из них вымыли, но не очень старательно, опасаясь потревожить рану. И они всё равно выглядели жалко. Совсем не так, как обычно. И лицо под повязкой казалось лицом какого-то чужого человека. Маской, по ошибке надетой на Рокэ…
Алва не мог почувствовать прикосновение, ведь он был без сознания уже вторые сутки. Поэтому когда он вдруг едва слышно застонал, Дик сначала отшатнулся.
- Эр Рокэ?
Тишина. Дик прислушался. Неужели показалось?
Потом губы Алвы шевельнулись.
- Что? – в отчаянии спросил Дик. – Эр Рокэ, только не…
- Карлос… - еле слышно прошептал маршал. – Ты… Что со мной? Мне больно… Не говори отцу…
Окделл вскочил и бросился за доктором.

- У него жар.
- Рана… Что-то с ранами? Он…
Лекарь смерил Окделла усталым взглядом.
- Прошло всего два дня, давать прогнозы рано. Лихорадка может начаться в любой момент. Насколько я могу судить, рана от пули заживает благополучно, а вот предплечье… Вы, наверное, видели след от сабли? Он отвратителен, лезвие было не очень острым, но удар оказался такой силы, что дошел до кости. Повреждены связки и мышцы, и я не уверен, что соберано сможет владеть рукой так же, как прежде.
- Но… он…
- Что – он?
- Как же так, он ведь лучший фехтовальщик...
- Сейчас речь идёт не о фехтовании, а о жизни и смерти, вы это понимаете? Рана на руке воспалена, пуля задела лёгкое, он второй день без сознания и начался жар.
- Я понимаю.
- Кошки с две вы понимаете, - хмыкнул лекарь. Он был таким же неприятным, как и все остальные кэналлийцы, но, как ни странно, смотрел на оруженосца соберано без неприязни. – Шрам на лице тоже останется навсегда.
Дик не знал, что ответить. Шрам – навсегда? На этом совершенном лице – уродливый шрам? Но… Как это возможно? Почему?!
- Для вас это имеет значение? – спросил доктор, прищурившись. – То, как он владеет шпагой, как он выглядит?
- Почему… Почему вы спрашиваете?!
- Потому что это имеет значение только для самого соберано. А для всех остальных – нет.
Он как-то непонятно усмехнулся и вышел, оставив Дика одного. То есть не одного, а с Алвой.
- Хорошо, что вы без сознания. Вы бы, наверное, не позволили бы мне остаться.
Окделл понимал, что толку от него никакого, но уйти не мог. Это было бы предательством, наверное.
- Почему все кэналлийцы такие? Я совсем не понял про шрам. Почему мне должно быть всё равно?
«Потому что жить с ним – мне».
- Нет. Он говорил о чём-то другом.
«Да? Ну, тогда сами и ломайте голову. А лучше – бросьте, вам вредно много думать».
- Эр Рокэ…
Дик уткнулся носом в его бок, положив голову на край койки. Он почувствовал совершенно человеческий запах: пот, кровь, лекарство. Никаких морисских благовонной, никакого человека-закатной твари, всё приземлённо и просто. Раненый маршал мечется в лихорадке, бредит, шепчет что-то по-кэналлийски и стонет, не зная, что у его слабости и боли есть свидетель.
- Я никому не расскажу, эр Рокэ. Никто не узнает, что вы тоже человек.
«Похвальная предусмотрительность, Окделл. Я, видимо, должен быть вам за это благодарен?»
Дик улыбнулся и сам не заметил, как задремал.

- Кто здесь?
Дик встрепенулся и едва не завопил. Спина за ночь, казалось, закостенела в неудобной позе и теперь болела так, что хотелось выть. Окделл даже не сразу вспомнил, что заставило его проснуться. А, вспомнив, вскочил на ноги, позабыв про спину, и замер, вслушиваясь в тишину. Нет, тихо всё. Приснилось, кажется.
А если нет?
- Эр Рокэ?
- Окделл? – голос был не таким, как ночью в бреду: хриплый, тихий шепот. Опасливый, неуверенный. – Вы мне снитесь?
- Н-нет. Эр Рокэ, как вы… Вам что-нибудь нужно?
- Дайте воды.
Дик бросился к кувшину и не сразу сообразил, что шевелиться маршалу не следует.
- Сейчас, подождите…
Он нашел маленькую ложку и, набрав в неё воду, поднёс к пересохшим губам. Губы чуть шевельнулись, приоткрываясь. Рокэ Алва тяжело сглотнул, поморщился, но терпеливо пил с ложки, едва ли не по капле. Руки Дика дрожали, но он сумел на уронить графин, не разбрызгать воду и вообще вышел из непростой ситуации победителем. Это так легко, когда главный бой всё равно проигран…
Потом Алва спросил:
- Что у меня с лицом?
Окделл не смог ответить.
- Значит, это правда, - едва слышно сказал маршал. – Шрам останется?
- Не знаю.
- И рука, конечно.
- Не шевелите!
Рокэ, само собой, не послушался, попытался двинуть кистью. Ричард вздрогнул, услышав его стон, похожий на задавленный вой. Дик зачем-то снова провёл рукой по волосам Рокэ, и тот замер, как дикий зверь, случайно вышедший к костру.
- Окделл, - сквозь зубы прошипел Алва. – Уйдите.
- Нет. Я… я не брошу вас.
- Это приказ.
- Нет.
- Что значит «нет»? Я говорю – приказ.
- А я говорю – нет! Вы бредите, маршал, - с отчаянным нахальством заявил Дик.
- Я уже понял, – вздохнул Алва. – Но как только я перестану бредить, я прикажу вас расстрелять.
- Что-нибудь ещё? – задыхаясь от собственной наглости, спросил Окделл.
- Замолчите.
Дик пожал плечами и вернулся в свой угол. Алва тоже замолчал, но Дик слышал, как тяжело и хрипло он дышит, пытаясь удержаться от стона. Потом он наконец уснул, а ещё через несколько часов, когда уже рассвело, снова началась лихорадка.

***
Лекарь занимал соседнюю с маршальской палатку, чтобы всегда быть рядом. Пожалуй, он сидел бы у кровати соберано сутками, если бы не Окделл. Поэтому не прошло и нескольких минут, как лекарь уже был подле Первого маршала. Дик следил за действиями кэналлийца, испытывая странную смесь страха и облегчения. Алва приходил в себя, но это было вчера. А сегодня он снова мечется в жару… Но всё же… Есть же шанс!
Доктор смешивал на столе какие-то настойки, напевая незнакомые слова. Несмотря на лёгкий, танцевальный мотив, Дик был уверен, что это очередная песня о смерти, и хотелось взвыть.
- Смотрите сюда, дор Рикардо!
Дик подошел. Врач неожиданно подмигнул ему тёмно-карим глазом и указал на склянки.
- Вот это – снимает жар. Вот это – боль. Можно давать одновременно. Вот это – успокаивает. Лучше не злоупотреблять. И не смешивать с обезболивающим.
- Почему?
- Потому что никакое обезболивающее не снимет боль до конца, но если давать его вместе с успокоительным – человек может впасть в забытье и перестать бороться.
- Но ему… - Окделл взглянул на разметавшегося по кровати маршала, и не смог договорить.
Кэналлиец чуть приподнял чёрную и тонкую, будто росчерк угольком, бровь:
- Больно? Конечно. Пусть терпит, боль заставляет помнить, что ты жив. Если станет совсем плохо…
- Я понял, - оборвал Дик. – Но я всё равно пошлю за вами, если… что-нибудь.
- «Если что-нибудь» – попробуйте только не позвать, - серьёзно сказал доктор. И тут же примирительно улыбнулся: – Я ведь доверил вам соберано... Мы все доверили.
Окделл фыркнул. В первый день лекарь, похоже, собирался сидеть в палатке главнокомандующего безвылазно, и Дик, пребывая в полном душевном раздрае, едва не выкинул его вон силой. Если бы не подоспевшие вовремя Эмиль с Бонифацием… Увидев их, Дик сразу растерял весь свой пыл, сгорбился под гнетущим чувством вины и вернулся в свой угол, а кэналлиец, смерив «дора Рикардо» пронзительным, холодным взглядом, собрал свои склянки и ушел. Эмиль и Бонифаций тоже не стали задерживаться…
- Я… я поил его, - неуверенно сказал Дик, тряхнув головой, отмахиваясь от памяти, как собака от воды. – Эр… маршал приходил в себя.
- Надеюсь, вы не позволили ему шевелиться?
- Только рукой, я не успел…
- Ничего, – сказал лекарь. – Рано или поздно соберано должен был нею пошевелить, а второго раза пока не будет.
Дик, привыкший во всём искать скрытый смысл, не мог не уточнить:
- Что вы имеете в виду?
- Всего лишь то, что никому не захочется испытать столь неприятные ощущения ещё раз, по крайней мере, добровольно. Вот когда рана заживёт... Ладно. Я надеюсь, мои рекомендации вы запомнили?
Дик вспыхнул. За кого его держит этот…
- Запомнил, - выплюнул он.
- Прекрасно. После настойки жар должен уменьшиться в течение получаса. Если не подействует – не нужно рисковать, зовите меня. Хотя это лучшее морисское лекарство…
Можно было не продолжать. Если не поможет «лучшее морисское лекарство» - то что вообще поможет? Уж точно не обыкновенные талигойские тинктуры!..

Через полчаса жар действительно начал спадать.
Дик хотел было намочить водой полотенце и обтереть Алве лицо, но вода в кувшине закончилась. А к тому же пить хотелось нестерпимо. Хорошо, что ночь! Никто его не увидит, пока он будет ходить к ручью. Выдерживать взгляды солдат днём, когда каждый смотрит на него и думает: «Это тот мальчишка, из-за которого едва не погиб Рокэ Алва», было невыносимо. Собравшись с духом, Дик приоткрыл полог палатки, в лицо ударил тёплый степной ветер, не остывающий даже по ночам. Над лагерем царила темнота, пахло травами, догорали отсветы костров, все мирно спали… А Первый маршал бредил и сквозь зубы стонал от боли!
Дик прижал кувшин к груди. Ненависть и отчаяние встали по правую и левую руку от него.
До ручья он почти бежал. Склонился над ним, уже представляя холодную тяжесть воды в пригоршнях… На мгновение выглянувшая луна рваным росчерком мазнула по воде, и Дик увидел на ней бледное, осунувшееся лицо, всклоченные волосы, больные от недосыпа глаза. Это он? Повелитель Скал? Герцог? Да это… Разрубленный Змей, даже будь у Ворона собака, она и то выглядела бы лучше! Дик зло ударил ладонью по воде, отражение раскололось на брызги, плеснуло в глаза...
Обратно Дик не бежал, а шел – степенно и медленно, наслаждаясь каждым шагом после длительного сидения взаперти. Подставляя ветру лицо, щурясь, пытаясь разглядеть среди облаков знакомые созвездия. Неужели будет гроза? Обычно на юге чистое, безоблачное небо, высокое и вогнутое, словно гигантская чаша, усыпанная алмазной крошкой…
Взявшись за полог палатки, Дик замер, но всего на мгновение. Почему-то не хотелось возвращаться. Да, виноват, да… Но кто заставлял Алву…
- Ричард?
Окделл застыл. Алва… зовёт его? Конечно, он, наверное, пришел в себя и не знает, один он или нет. Или ему нужна помощь, а в это время его оруженосец любуется своим отражением и лелеет повелительскую гордость! Или... или он просто услышал шаги и не знает, кто это бродит ночью около его палатки!
- Дикон? – прозвучало как-то… Леворукий побери, конечно, не жалобно, но и совсем без раздражения. Как-то…
Дик резко приподнял край тяжелой ткани. Рокэ посмотрел на Дика со смесью тревоги и облегчения.
- Вы? – спросил Ворон хрипло. Облизнул потрескавшиеся губы. – Значит, все ещё здесь?
- Я здесь, - ненавидя себя, ответил Дик. – Простите. Я ходил за водой.
Лицо Алвы стало прежним, слова тоже.
- Простить? За что же, позвольте узнать? Я уже сказал, что не держу вас. Наоборот, если вы наконец избавите меня от своего навязчивого внимания…
Сказать бы сейчас, что слышал, как Рокэ зовёт его. Но зачем? Это подло. Он и так видел достаточно: закушенную губу, испарину на висках, горящие румянцем щёки – точнее, одна щека, вторая скрыта под повязкой, вместе с уродливой раной – довольно с него чужой слабости. Незаслуженной.
- Нет, - ответил Дик. – Не избавлю. Я исполняю свой долг, и честь для меня – не пустой звук!
- Окделл, послушайте. Я ещё помню, что взял вас в оруженосцы, но… - По лицу Алвы пробежала судорога, и он скрипнул зубами, сжимая здоровую руку в кулак.
Дик бросился к нему, но маршал взглянул на него с такой яростью, что юноша замер и попятился.
- Уйдите! Сейчас же!
- Нет! Нет! Я… я никому не скажу.
- Не скажете ЧТО?!
Дик сделал ещё шаг назад, не в состоянии даже сейчас справиться со страхом перед своим эром.
- Что вы… Что вам больно! – выдохнул он.
С губ Ворона слетел короткий смешок.
- Конечно, не скажете. Я ведь не Человек Чести, а левая рука у меня, к счастью, цела.
- Не смейте! – выкрикнул Дик.
- Конечно, я всего лишь пользуюсь тем, что ранен и болен, и только поэтому… Иначе вы ведь можете меня вызвать… ещё раз. Ужасно, не так ли? Хотя если вы не уйдёте и после этого, я окончательно впаду в… недоумение.
Столь длинная речь далась маршалу с трудом, и голос его стал совсем тихим. Дик подозревал, что если Рокэ не перестанет злиться, у него снова начнётся жар. Но уйти?!
- Лекарь оставил мне несколько настоек, – сказал Дик. – От жара, от боли и успокоительное. Жаль, у него не было ничего от болтливости.
Если бы не простреленное лёгкое, Ворон бы захохотал.
- Теперь мне нужно волноваться, как бы вы меня не отравили, видимо.
- Эр Рокэ, я ведь сказал, что не уйду, – повторил Дик. – Даже если вы сейчас упомянете твёрдость и незыблемость. Я не уйду.
- Ну и Леворукий с вами, - неожиданно сдался Рокэ. – Когда… - он сглотнул, и сказал слишком резко: - Когда лихорадка пройдёт, я сумею подобрать ПРАВИЛЬНЫЕ слова.
- Скорее бы, – искренне сказал Окделл.

Рокэ лежал молча, стиснув зубы, его выдавало только дыхание. Дик снова устроился в своём углу и, обхватив руками колени, закрыл глаза. Сон к нему не шел, возможно, сон спугнуло бодрствование маршала, или недавние размышления у ручья, от которых теперь было тошно.
Дику казалось, что сквозь плотную ткань палатки он снова видит размытые контуры белого глаза луны. И чувствует руки, которые ложатся ему на плечи: холодные, скользкие, как лёд, но нет сил даже вздрогнуть. Холод пробирается под рубашку, растекается внутри грудной клетки, горит, как ожог, и словно раскалённым браслетом охватывает правое запястье… Дик закричал.
Или… Или не он?!
Окделл вскочил на ноги и увидел, как Алва, бледный до синевы, валится на подушку и хватает ртом воздух. Как рыба: отчаянно и молча.
- Ро… Монсеньор, что… что случилось?
- Идите… к Леворукому… - с трудом выдавил маршал. На его висках блестели капли пота.
Дик знал, что проиграет дуэль взглядами, даже в полумраке, даже если второй глаз Алвы скрыт под повязкой. Но дело было не в том. Каких кошек Рокэ дёргается?!
Ворон потупился первым. Создатель, да что же такое?
- Я… не могу встать, - сказал он глухо.
- Конечно не можете. Вы сильно ранены. Вам нужно лежать ещё не меньше недели.
Рокэ скрипнул зубами, а потом вдруг ухватился здоровой рукой за Дика, и непонятно было, то ли он потянул его на себя, то ли потянулся за ним. Окделл удержался на ногах, только пошатнулся от неожиданности, а Рокэ удалось приподняться, почти сесть... Дик успел подхватить его, и бережно опустил обратно на постель.
В этот раз маршал не закричал, только снова дышал, как выброшенная на берег рыба, и выглядел полуобморочным.
- Это такая разновидность бреда? – злым голосом спросил Окделл. И правда, было очень сложно не злиться на этого идиота. Он что, собирается с такими ранами… - Эр Рокэ? Что вы хотели?..
- Ричард… Пусть придёт кто-нибудь из кэналлийцев, - Алва говорил твёрдо, но тихо, приходилось прислушиваться. От его хриплого шепота становилось не по себе, злость тут же выветрилась, оставив после себя очередную порцию тоски и вины.
- Кого позвать? Лекаря?
Сейчас все спят, но ради соберано…
- Не обязательно… Кого хочешь… Антонио, например.
- Но вы… Я не могу вас оставить!
- Хватит, - неожиданно резко сказал Алва. – Делайте, что приказано!
Окделл вылетел из палатки, сжимая кулаки. И он пытается жалеть этого… эту… К Алве нельзя испытывать жалость! Он только притворяется, а на самом деле…
- Дор Рикардо, что произошло?
Сильная рука легла ему на плечо. Конечно, кэналлийцы не могли не выставить возле лагеря караульных! Этого парня Дик знал, но имени не помнил. Чёрные глаза блеснули в неровном свете остывающих углей.
- Я от соберано.
- Всё в порядке? – с тревогой спросил кэналлиец.
- Да... наверное. Господин Первый маршал зовёт к себе Антонио.
- Сейчас, разбужу.
Никаких вопросов. Это, пожалуй, можно было считать лучшим качеством солдат Ворона.
Вернулись уже вдвоём.
- Что случилось? – спросил Антонио, пытаясь подавить зевок и подстраиваясь под быстрый шаг Повелителя Скал.
- Не знаю, - недовольно ответил Дик. – Герцог Алва передо мной не отчитывается.
- Злитесь? Напрасно. Мы, южане – вообще не самого доброго нрава, а уж если вынуждены лежать пластом…
Дик пожалел, что не может закрыть уши, к счастью, идти было не долго. Перед палаткой он остановился в нерешительности.
- Заходите один.
Антонио спорить не стал. Дик отошел на несколько шагов и обессилено повалился в сухую, прохладную траву. Что бы там ни замышлял Алва, подслушивать или ещё сильнее унижаться Ричард Окделл не станет.
Да, он виноват в том, что маршал пребывает в таком плачевном состоянии, и будет рядом с ним, пока тот не выздоровеет. Будет сносить все издевательства – не привыкать. А через три года – дуэль! И плевать, что он никогда не научится драться, как Ворон.
Алва не пощадит сына Эгмонта Окделла, как не пощадил Эстебана, как не пощадил Оскара, но Дику нужна не победа – он просто обязан защитить Честь со шпагой в руках, и одно то, что он не побоялся вызвать Алву… Луна ласково потрепала его по щеке. Луна была слишком яркой, слишком тёплой, резала нестерпимым светом по глазам даже через опущенные веки, и Дик вскочил, поняв, что это уже никакая не луна, а солнце, давно поднявшееся над горизонтом.
Отчаянно моргая и шатаясь, он бросился в маршальскую палатку.
Антонио там, конечно, уже не было. Алва, похоже, спал, одеяло сбилось, открыв грудь, перемотанную повязками. Рокэ дышал неровно, хрипло, но лучше, чем вчера вечером. Дик опустился около постели на колени и положил ладонь маршалу на лоб. Жара не было.
Почувствовав прикосновение, Алва вздрогнул, но глаз не открыл.
- Вернулись? – спросил он. – Хорошо.
- Хорошо?! – Дик не поверил своим ушам.
- Хорошо, что не пошли с горя топиться в ручье. Или снова подставляться под бирисские пули. Второго такого идиота, который бы попытался вас спасти, здесь не отыщется.
Окделл понял, что делает, когда уже почти ударил. Рука успела замереть около самого лица Ворона. Хорошо, эр не видел… Но почему тогда так странно усмехается?!

***
Сразу после полудня, потрясая подбородками, в палатку ввалился Бонифаций с тарелкой, в которой плескалось что-то жидкое и отвратительное на вид.
- Дух немощен в немощном теле, - заявил он, глядя на Рокэ. – Укрепивши же тело, можно тогда помыслить о Создателе.
- Не надо, - слабо возмутился маршал.
- Надо.
Епископ поставил тарелку на столик, едва не опрокинув баночки с лекарствами, и приподнял подушку – вместе с лежащим на ней герцогом.
- А ты, чадо глупое, ступай пока.
Рокэ тоскливо взглянул на Дика, но спорить с Бонифацием не стал. То ли был слишком слаб, то ли и вправду хотел есть.
Окделл, удивляясь, как сам не догадался накормить Алву, вышел из палатки и уселся в её тени – весьма скудной, потому как близился полдень. Здесь было прекрасно слышно громкий голос епископа, вещающего о глупости Первого маршала, рисковавшего своим бренным телом ради какого-то мальчишки, о пользе бульона с кашей после трёх дней голодовки и о том, что пара капель «Крови» ещё никому не повредила. Эр слабо огрызался, но переговорить епископа не смогли бы и трое таких, как он, тем более теперь.
Дику было невыносимо всё это слушать, но он слушал, потому что это было правдой, и он её заслужил.

Потом пришел лекарь, и Дик зашел в палатку вместе с ним, чтобы помочь с перевязкой, но Алва велел выставить его вон.
- Соберано… Мальчик сидел около вас все эти дни…
Окделл, не дожидаясь ответа Алвы, пулей вылетел из палатки, едва не сбив с ног Савиньяка. Что же это они все собрались?!
- Что случилось, Дикон?
- Всё в порядке, эр Эмиль, - огрызнулся Дик, не поднимая головы и больше всего боясь встретиться взглядом с чёрными глазами.
- Так-так…
Эмиль встряхнул его за плечи и поставил перед собой.
- Рокэ злится и сгоняет злость на тебе, это понятно. Обижаться на него сейчас бесполезно и, пожалуй, так же глупо, как и обижаться на тебя…
- Это я виноват, - сказал Дик, дерзко вскидывая голову.
- На войне не имеет значения, кто виноват. А вот если ты не прекратишь над собой издеваться – я очень расстроюсь. Выжить ТОГДА и вогнать себя в могилу, ухаживая за Алвой?!
- Со мной всё в порядке!
- Да? Надо полагать, в последний раз ты ел вчера, и то, после моей… настоятельной просьбы? Знаешь что, Рокэ никуда не денется, пошли.
Кавалерист ухватил Дикона за руку и потащил в сторону походной кухни. Окделлу хватило ума не вырываться. К тому же желудок, услышав слово «еда», вспомнил о своём плачевном положении и взбунтовался, да так, что Дик едва не согнулся пополам от голодной боли.

***
- Мальчишки ещё нет?
- Нет, соберано. Его уволок генерал Савиньяк.
- Прекрасно… Юный Окделл проявляет удивительную безграмотность во всём, что касается физиологии. Не хотелось бы его шокировать.
Дик отшатнулся и замер, прислонившись лбом к пологу маршальской палатки. Да уж, если бы не Бонифаций, он не додумался бы даже его покормить!
Но какой же дурак! Как он сразу не догадался!
Дик, попятившись, опустился на колючую сухую траву, а потом, поколебавшись, лёг на спину, закрыв горящее от стыда лицо руками. Почему Рокэ не попросил его?..
Лежать оказалось неуютно. В лагере было шумно. Сколько дней они потеряли и ещё потеряют из-за вынужденной остановки? Никто не будет рисковать жизнью Алвы и везти его в таком состоянии дальше, но время всё равно работает против них. Если к осени в Варатсе останутся бириссцы, Ворона казнят.
Рокэ, должно быть, понимает это не хуже остальных. Интересно, ему страшно? Ну хоть немного?
Хотя у Рокэ есть Кэналлоа и Марикьяра. Если они вынуждены будут отделиться, Талиг останется самое меньшее без флота. Конечно, выбирая между жизнью и маршальской присягой, любой бы выбрал жизнь, что уж говорить про Рокэ Алву? Но как же будет плохо! Всё равно лучшего Первого маршала пока что нет, и не будет…
- Дор Рикардо, зря вы лежите на самом солнце.
- Благодарю за совет! – Дик отнял руки от лица и увидел улыбающегося Анитонио.
- Не стоит им пренебрегать, вы ведь не южанин, с непривычки может стать дурно.
Судя по мельтешащим перед глазами пятнам, «дурно» уже подступало, но Повелитель Скал не собирался проявлять слабость, и поднялся только после того, как Антонио скрылся из виду. Окделла повело в сторону, но он удержался и на подгибающихся ногах добрался до палатки.
Рокэ никак не отреагировал на его возвращение – кажется, уснул. Окделл устроился в своём углу, впервые ощутив абсолютную скуку. Поискать книгу, что ли? А она здесь есть? Библиотека, так поразившая его воображение, осталась в Олларии. Написать очередной бездарный стих? Кому, интересно? Катарине? Или выплеснуть собственную тоску? Нет, место вине не на бумаге, если только он мужчина, а не слезливая барышня. Вину надо исправлять, а не изливать.
Дик, решив, что хуже не будет, нашел грифель и пергамент. Рисовать Дик любил, но не умел. А в этот раз получилось. Хватило нескольких штрихов: слипшиеся от пота волосы, разметавшиеся по подушке, складка между бровей, поджатые в болезненной гримасе губы, грубая повязка, скрывающая уродливую рану, которая теперь никогда не исчезнет с самого красивого лица Золотых земель…
Дик швырнул пергамент на стол и закусил губу, чтобы не расплакаться.
«Вы никогда меня не простите. И я себя тоже не прощу!»
«Глупости, юноша, глупости. Выкиньте их из головы. Я распорядился собой так, как счёл нужным. Могу я иметь право на придурь? Хотелось мне спасти вас – я и спас. Это так похоже на моё знаменитое сумасшествие, не правда ли?»
Грифель с треском разлетелся на две половины, и Дик, не выдержав, выскочил из полумрака палатки. Солнце обожгло.
Сжав руки в кулаки, Окделл пошел вперёд. Солдаты расступались, давая ему дорогу. Дик не опускал головы.
«Смотрите, смотрите на меня, - думал он. – Вот он, я. Почти убийца, почти… Смотрите, ненавидьте, презирайте, я не боюсь».
Во взглядах не было ненависти. Беспокойство, удивление, жалость.
При мысли о том, что придётся ещё возвращаться, стало совсем тошно.

***
- Где вы были, Окделл?
- А разве я обязан сидеть около вас непрерывно?
- Дерзите, юноша. – Рокэ Алва изогнул губы в ухмылке.
Дик сел за стол, чтобы налить воды и напоить Рокэ. Портрет исчез.
- Кто-то заходил? – спросил Ричард прежде, чем успел понять всю бестолковость вопроса.
- Нет.
Рука дрожала, когда Дик наливал воду. Дрожала, пока он поил Алву.
Неужели Рокэ видел? Протянув рук, он вполне мог достать до стола. Возможно, заметил пергамент и решил взглянуть… Но куда он дел его потом?! И, Разрубленный змей, что он должен был подумать, увидев рисунок?!
Несколько капель воды пролилось маршалу на подбородок, он стёр их и едва слышно сказал: «Хватит». Дик отвернулся, чтобы поставить стакан, и увидел. Пергамент лежал около стенки палатки, смятый и истерзанный.
Ворон видел.
- Снова будете убегать? – насмешливо спросил он, правильно всё поняв – как обычно, впрочем.
- Н-нет.
- Ну и напрасно. И подберите этот мусор. Это ещё хуже, чем писать стихи. Впрочем, надо полагать, писать что-нибудь трагическое вы действительно собирались, но передумали, вспомнив о нашем знаменитом певце пней? Похвально, раз жизнь вас хоть чему-то учит…
Судя по тому, что всё это Алва произнёс, даже не сбив дыхания, ему действительно стало лучше. Однако Дик с тоской понял, что молчаливый Алва нравился ему чуть больше Алвы язвительного, а Алва язвительный, несмотря ни на что, нравится ему больше Алвы, стонущего от боли.
Нужно было ответить, но на ум не приходило ничего стоящего, и Дик, подумав, что хуже не будет, решил не отвечать вообще ничего. Рокэ пусть злится. В конце концов, он рано или поздно поймёт, что толку от этого нет. А беспомощная злость, в конце концов, никого не красит, ни маршала, ни оруженосца.
- Вы намерены сносить мои оскорбления со смирением праведника? Это скучно.
- Я понимаю, что вам противно оказаться прикованным к постели, да ещё и в моём обществе. Если вам хочется, чтобы я огрызался – могу пойти вам на встречу. Однако не думайте, что я сбегу. То, что с вами случилось - это из-за меня, и я сделаю всё…
- Из-за вас? Право же, Окделл… Это всё из-за того, что я приказал расстрелять вашего друга Феншо, не приказав предварительно посадить вас на цепь! Я знал, что Окделлы иногда бывают дураками, но чтобы сбежать в степь, когда бириссцы кишат там, словно ызарги!.. Видимо, в вашем лице фамильная глупость Повелителей Скал обрела самого преданного сторонника.
- Я заставлю вас взять эти слова назад!
- Как вам будет угодно. Впрочем, подозреваю, теперь мы оба будем в равных условиях. У вас даже появятся шансы выиграть, вы хотя бы можете удержать шпагу.
- Разве ваши принципы не позволят вам драться левой?
- Сейчас мне не позволяет драться состояние здоровья. И потом: левой – и с собственным оруженосцем, Человеком Чести и подданным давно мёртвой Талигойи? – Было непонятно, шутит Алва, или издевается, но Дику больше всего хотелось смешать эту отвратительную улыбку с кровью. К несчастью, крови в последние дни и так было предостаточно. Причём как раз маршальской.
- Я знаю, КАК вы ко мне относитесь. Не понимаю только, почему вы ринулись меня спасать? Это прекрасно могли сделать ваши новообретённые генералы!
- А они это и сделали, - сказал Алва. – Просто я успел отыскать вас на минуту раньше. И, как впоследствии выяснилось, минута эта оказалась решающей. Поверьте, в тот момент у меня не было времени подумать о том, как я к вам отношусь и что я делаю. Я попросту сделал, а что – понял, уже очнувшись здесь в вашем обществе.
- Надеюсь, вы не рассчитываете, что я буду благодарным, – выплюнул Дик. – Я вас ненавижу!
- А вот это далеко не новость, юноша. И уговаривать вас я не буду. Ненавидьте на здоровье, это так оригинально! Только почему вы, в таком случае, просиживаете штаны в моей палатке? Любуетесь моей беспомощностью?
- Это подло.
- Любоваться?
- Подло – говорить то, что вы говорите, зная, что я не могу достойно ответить.
- Ответить достойно чего? – Рокэ жестко усмехнулся. – Понятие о подлом поведении, равно как и о достойном, у каждого разные.
- Скажите, всё дело в том, что вам скучно? Или больно? Или вы просто скрываете под язвительностью свою беспомощность?
Алва ещё не ответил – а Дик уже понял, что он победил, что бы ни сказал маршал. Но Ворон только дёрнул ртом и промолчал.

***
Через пять дней Первый маршал приказал армии выступать. Слушать возражения он не пожелал, и потому рано утром, сразу после рассвета, армия продолжила марш. Ворон лежал на телеге, как порядочный раненный, точнее – полулежал на наваленных подушках. Создавалось впечатление, что ему пожертвовали все подушки, какие только нашлись в лагере. Во всяком случае, подушки Окделла, Савиньяка и кэналлийских офицеров там были точно.
Лицо у Рокэ по-прежнему оставалось землисто-бледным, губа – закушенной. Возможно, тряска не пошла ему на пользу, но разве такого упрямца переубедишь? Приняв решение, он уже не отступится, ведь это равносильно тому, чтобы проявить слабость. А откуда у Кэналлийского Ворона могут взяться слабости?
Эмиль ехал со своими кавалеристами, Бонифаций пропал – видимо, отправился наставлять заблудших чад на путь истинный. Зато Дик смог позволить себе ехать справа от повозки, и охраняющие своего соберано кэналлийцы не возражали. К настороженным взглядам Окделл привык. Он с самого начала был чужаком, а теперь… Он знал, что виноват, и при этом знал, что южане начали его уважать: за то, что просидел восемь дней рядом с Алвой. Кэналлийцы ценили верность, и неважно, чем она вызвана.
Рокэ больше не язвил. Он избрал новую тактику, которая, пожалуй, была ещё хуже предыдущей: он делал вид, что его оруженосца вообще не существует. Дик в жизни бы не подумал, что это так мерзко – когда сквозь тебя смотрят, будто сквозь стекло. И ловить на себе сочувствующие взгляды свидетелей подобного обращения… Это было чуть ли не хуже вины и ненависти, которых теперь почти уже не осталось. Или Дик просто перестал их замечать, насытившись и тем, и другим по горло?
Рокэ не просто превратил Окделла в невидимку. Он молчал и никогда ничего не просил. Дик мог только догадываться, что нужно маршалу и нужно ли ему хоть что-нибудь. Впрочем, и помощь Ворон принимал беспрекословно. К счастью, он уже мог сам и пить, и есть, Дик только придерживал тарелку и помогал ему облокотиться на подушки. Заговорил Алва только однажды. Когда Окделл, вместо того, чтобы пойти позвать припозднившегося Антонио, предложил сделать всё самому. «Если ты дотронешься до меня хоть пальцем, - сказал Рокэ, - я тебя убью». Прозвучало страшно. Дик не стал ни спорить, ни спрашивать, почему. Просто сделал, как было велено. В конце концов, он оруженосец, а не сиделка…
В первый день пути обедать Алва отказался. Просто отвернулся, когда Дик принёс ему тарелку, и устало закрыл глаза. Дик не был уверен, что смог бы поесть на месте маршала, поэтому настаивать не пытался.
- Может быть, хватит на сегодня? – спросил подошедший Эмиль.
- Будем ехать до темноты, - сквозь зубы прошипел Алва. – Это не обсуждается.
- Твёрд и незыблем, - хмыкнул кавалерист. – Прямо как Дикон.
- Это заразно: последняя неделя не прошла даром. Но если ты заберёшь его отсюда – желательно как можно дальше – я буду неимоверно благодарен.
Эмиль потрепал Дика по волосам.
- Я бы с радостью, - сказал он. – Если бы у меня был такой верный оруженосец, я бы…
- Ты бы что? – хмыкнул Рокэ.
Савиньяк пожал плечами.
- Я не верный! – Дик знал, что покраснел, но сделать с собой ничего не мог. – Я исполняю свой долг! Но как только эр Рокэ поправится, мы… мы скрестим шпаги!
- Конечно, - хмыкнул Ворон. – Это ли не есть верность? Только меня лично от неё мутит.
- Это не от верности, - засмеялся Эмиль. – А от упрямства. Последний раз предлагаю…
- Хватит, - перебил Алва. – Я и так задержал всех на восемь дней. Моя жизнь – это только моя жизнь, но войну выиграть надо.
Дик не поверил своим ушам. Он думал, Рокэ скажет наоборот. Что от исхода войны зависит его жизнь, поэтому нужно победить, и как можно скорее… Врал? Вряд ли ему сейчас до вранья, но кто знает. Выходит, у кэналлийца тоже есть представления о долге и чести?
- Не смотрите на меня так, юноша, - вздохнул Первый маршал. – Святым я ещё не стал, и не собираюсь, но и клыки у меня пока, кажется, не растут.
Дик с радостью подумал было, что Алва после этого разговора наконец-то станет вести себя по-человечески, но как только Эмиль их покинул, маршал снова отвернулся и продолжил своё гордое молчание. Хорошенько подумав, Окделл понял, что не возражает.

***
Вечером второго дня пути доктор заявил, что уже можно снимать повязку с лица. Дик взглянул на Ворона. Маршал был ужасно усталым после перехода, и даже казался спокойным, но Окделл успел заметить, как дрогнули его губы. Ричард, сам не понимая, зачем, схватил Ворона за руку и тут же отдёрнул пальцы, такой холодной она была. Рокэ снова сделал вид, что ничего не заметил, и негромко сказал: «Снимайте».
Окделлу было интересно взглянуть на шрам. Он вспомнил слова врача - тот говорил что-то вроде: «Это не вам с ним жить» - во всяком случае, Дик понял его именно так. Жить со шрамом – Рокэ Алве, который теперь, возможно, никогда больше не будет самым красивым мужчиной в Талиге… Это было бы здорово, будь это, например, местью – но это была всего лишь злая шутка судьбы. Леворукий отвернулся от своего любимчика? Что ж, это его личное дело!
А Ворон не сдастся… Правда ведь?
Лекарь ловко снял повязку, Рокэ моргнул обеими глазами, блаженно улыбнувшись. Потом то ли сжался, то ли просто напрягся и хрипло потребовал зеркало.
Шрам был ужасным. Возможно, через несколько месяцев он станет всего лишь неровной полосой, но сейчас… Как же странно, как страшно смотрелся багровый рубец на точёном, хищном лице Первого маршала!
Дик подал Алве зеркало, но смотреться в него Ворон не спешил.
- Выйдите все.
- Рокэ… - Эмиль попытался улыбнуться. – Ты же знаешь…
- Шрамы украшают мужчину? – Рокэ криво усмехнулся в ответ. – Знаю. Но мне не нужно смотреться в зеркало, чтобы понять, насколько всё плохо. По вашим унылым лицам и так ясно. А теперь оставьте меня в покое хоть ненадолго!
Лекарь первым повернулся к выходу. И он, и Дик уже видели рану раньше – кэналлиец обрабатывал её каждый день, Окделл просто был рядом. Но тогда Рокэ зеркало не просил…
На улице сразу стало легче. Если не думать о том, что сейчас делает Алва… Впрочем, неважно, что он делает – гораздо важнее то, что он чувствует, глядя на своё отражение…
- Я за Бонифацием, - сказал Савиньяк. – Рокэ нужно утешить, и я не знаю никого другого, способного безболезненно заморочить ему голову! «Красота земная увядает, как цветок, почуявший приближение осени…» Или кого оно там почуяло? - Окделл пожал плечами: Книгу Ожидания он однажды прочёл, но ничего не запомнил. – Ты со мной?
- Нет… Я останусь… Мало ли что…
- Что? Рокэ, конечно, себя любит, но он трезвомыслящий человек и…
В этот момент раздался оглушительный звон стекла. Дик влетел в палатку и замер, едва не наступив на осколок: трезвомыслящий человек запустил зеркалом об землю. За спиной тихо выругался Савиньяк, опуская полог палатки.
- Снова вы, Окделл? – выдохнул Алва. – Вы как ызарг – прибегаете на труп!..
Голос его сорвался, и он спрятал лицо в сгибе локтя.
Нужно было выйти, конечно, догнать Эмиля, который был умнее и входить не стал. Пойти с ним за Бонифацием, а потом искупаться – вроде бы здесь недалеко была речка. И пусть кэналлийца утешает, кто хочет. Пусть хоть застрелится, если ему так всё это важно, Леворукий побери!
Вместо этого Дик сел на край постели и опустил ладонь маршалу на затылок.
- Всё будет хорошо, - сказал он. – Слышите, всё будет хорошо!
- Ты дурак? – спросил Рокэ.
- Да, - сказал Дик. – Я дурак, а всё будет хорошо.
Ворон вздрогнул, и Окделл почти поверил, что маршал плачет. Но он смеялся.

***
Не прошло и недели, как Ворон начал разминать изуродованную руку. Делал он это тайком от всех, но Дик всё равно заметил. Сначала, правда, он увидел мучительную гримасу, подумал, что маршалу плохо, перепугался - и тут же нарвался на гневную отповедь на тему «не суйтесь не в своё дело». И только потом понял, что происходит: Рокэ пытался сжимать и разжимать пальцы, пряча руку под одеялом.
Постепенно Алва смирился с тем, что оруженосец всё видит - точно так же, как смирился с его присутствием. Рука слушалась маршала всё лучше, но Дик понимал, что пройдёт ещё много времени, прежде чем нею можно будет не то что фехтовать - удержать шпагу. Ясно было: слава лучшего дуэлянта Золотых Земель осталась на бирисском клинке.
Дик не сомневался: Рокэ всё равно будет тренироваться. Но что сделает сумасшедший кэналлиец, если у него так ничего и не получится? А ещё эта война, которую невозможно выиграть! Алва молчит о том, что задумал, складывается впечатление, что его планов не понимают даже генералы. Горное племя, огромные, отвратительные козлы, потом - изматывающие тренировки. С Диком возился Эмиль, и поначалу юноша думал, что Ворон так и будет просто командовать - пока однажды ночью не проснулся от тихих шагов.
Окделл вздрогнул, потянулся к пистолету, но услышал только хриплое: «Спите, юноша, это всего лишь я». Что-то зазвенело, Дик не сразу понял, что это брошенная шпага. Тяжело дыша, Алва почти упал на кровать.
- Эр Рокэ? - Дик приподнялся на локте, пытаясь разглядеть лицо маршала, но ночь была безлунной, и он видел только едва различимые контуры походной койки и фигуры, сидящей на ней.
- А что, этой палатке есть ещё какое-нибудь «я»? - устало удивился Рокэ. Зашуршало, Дик увидел, как вверх взметнулась тонкая чёрная тень. Потом всё так же быстро, загнанно дыша, Ворон принялся стаскивать сапоги.
- Вы... Вам не следует упражняться со шпагой! - выдохнул Окделл. - Вы ещё слишком...
- Слишком слаб? - в голосе маршала была не сталь - лёд. - Или слишком что?
- Это может быть опасно!
- Боитесь, что я случайно зарежусь? О, поверьте, в этом случае вся угнетённая невинность Талига с радостью спляшет на моей уютной могилке. А теперь извольте прекратить этот нелепый спор.
Следом за сапогами на пол полетел пояс, а затем, видимо, и штаны. Потом снова зашуршало: Рокэ натянул одеяло до самого подбородка. Дик, уже достаточно привыкнув к темноте, видел, что он делает это левой рукой. Привычка, или правая слишком болит?
Дик, вздохнув, на ощупь зажег свечу и поднялся.
- Дайте руку.
- Зачем? - обречённо поинтересовался Рокэ, не открывая глаз.
Конечно, можно было выдать какую-нибудь колкость, но Дик сдержался. Колкости ему вообще не слишком удавались, да и Ворон, похоже, не настроен шутить...
- Вы сегодня забыли про мазь.
- Вам не было бы цены в Багерлее, - признался Рокэ, бережно протягивая Дику крепко перевязанное предплечье. - Талантливые палачи нынче в цене...
Алва быстро вдохнул сквозь сжатые зубы, и по напрягшейся челюсти Окделл понял, что ему действительно больно. Впрочем, в последнее время ему то и дело было больно. И он сам виноват, конечно. Но сердце Дика снова, привычно уже кольнуло жалостью. И несмываемым ощущением собственной вины.
Алва отвёл взгляд и бессмысленно уставился на пламя свечи, когда Дик принялся бережно наносить мазь на опухший, не спешащий заживать рубец.
- Долго вы ещё будете возиться?
Окделл улыбнулся. Тонкая рука, трепещущий пульс бьётся, словно сердечко маленькой птички, откликается на каждое движение болью, и ощущение власти кружит голову, и в ней с недосыпа путаются мысли, и Алва тяжело дышит, зажмурившись…
- Всё в порядке. - Дик, сделав над собой усилие, выпустил птицу из клетки своих пальцев и, вытерев остатки мази о валяющееся на столе полотенце, принялся накладывать повязку. - Завтра ночью снова пойдёте? - Рокэ не ответил. - Я с вами.
- Нет. – Секундная, но очень, бесконечно долгая пауза. - Если вы пойдёте, я вас убью, Окделл.

***
День выдался не из простых. Видимо, времени всё же было в обрез, потому что Эмиль гонял солдат нещадно, а уж с самого Дика, которого кавалерист учил лично, сошло уже восемь потов.
Алва был тут же, сидел на валуне и наблюдал за тренировочным лагерем. И молчал. Рукава его рубашки, несмотря на жару, были опущены и надёжно скрывали повязку, широкие поля шляпы прятали в своей тени уродливый шрам. А на поясе привычно висела шпага.
И Дик понял, почему Алва тренировался ночью. Солдаты не должны видеть слабость своего командира. Они и так насмотрелись достаточно, а впереди их ждёт штурм, и бой, и чьё-то имя нужно будет кричать под звон шпаг и сквозь пороховой дым, задыхаясь и рискуя никогда не вернуться. Чьё это будет имя? Непобедимого воина или беспомощного калеки, не способного удержать в руке шпагу? Впрочем, есть де ещё левая... Дик сощурился, изучая Алву. Нет, шпага на левом бедре, зато на правом кинжал. Наверное, если бы Ворону было, чего бояться, он сделал бы наоборот. «Пойдёт он всё-таки на штурм или нет?»
- Дикон, уснул?
Савиньяк подкрался по-кошачьи неслышно, и Дик с радостью оторвался от своих невесёлых размышлений. В его жизни и так стало многовато Алвы, чтобы и сейчас ещё таращиться на него. Он, в конце концов, всего лишь оруженосец!
- Что-то я не заметил, чтобы ты отрабатывал удар.
- Простите, эр Эмиль.
- В бою тоже будешь у врагов прощения просить? «Можно помедленнее, я не могу вспомнить, как правильно отбивать этот выпад?» - Дик вздрогнул и посмотрел на Савиньяка с удивлением, таким жестким вдруг стал его голос. - Прости... - Рука в перчатке растрепала ему волосы. - Я не хотел тебя обидеть, но ты должен научиться защищать свою жизнь...
- Сам?
- Что?
- Должен научиться защищать свою жизнь самостоятельно?
Савиньяк сделал вид, что не заметил иронии.
- Однажды у каждого из нас случается так, что не остаётся никого, кто прикрыл бы спину. Некоторые выживают, некоторые погибают. Я не хочу, чтобы это произошло с тобой. Ты... Тебе пора жить своим умом, и в бою - тоже. Есть такие вещи, которые делают из ребёнка мужчину. Первая женщина, первый бой... Ты должен научиться, и я тебя научу, раз Рокэ не может.
- Не могу? - Эмиль вздрогнул, словно унар, застигнутый за подвешиванием капитанских панталон к потолку. - Ты считаешь, пара царапин помешает мне показать моему оруженосцу, как правильно держать шпагу?
- Рокэ, не стоит...
- Почему же? В позицию, Ричард!
Дик изумлённо взглянул на Эмиля, словно ища поддержки, потом обернулся - и увидел, что офицеры смотрят на них во все глаза. Стало совсем неуютно.
- Эр... Монсеньор, вам...
- Ещё одно слово!.. - прошипел Алва, отбрасывая шляпу. И усмехнулся в ответ на взгляды, полные ужаса и сострадания. Зло усмехнулся. А потом неуклюже потянул шпагу из ножен, правая рука всё ещё плохо слушалась. Впрочем, он и не собирался драться правой. - Представьте, что на поле боя вам встретился левша. Эмиль не опустится до такой низости, а случается всякое!
Маршал, продолжая хищно и зло усмехаться, отсалютовал Дику. Левой. И сделал первый выпад. Дик закрылся. Снова выпад - закрылся.
- Атакуйте! - потребовал Ворон.
Дик на пробу атаковал, Рокэ отбил удар и тут же перешел в контратаку. Дик закрылся. И снова атаковал, глядя в сверкающие бешенством глаза эра. Рокэ был быстр - Эмиль был хорошим учителем, хотя против кэналлийского герцога не выстоял бы - и всё же не так быстр, как во время их обычных утренних тренировок...
- Дикон! - Похоже было на укоризну. Окделл едва не достал маршала очередным выпадом. Он оказался талантливым учеником.
Дик устал за день, но Рокэ устал сильнее за какие-то пять минут тренировки. И дышал тяжело. И виски покрылись испариной.
- Заканчивайте, - то ли потребовал, то ли взмолился Эмиль.
- Нет, - прорычал Алва.
Атаковал, Дик закрылся. Контратаковать он не то, чтобы боялся, в конце концов, это бой учебный, а то, как Алва его обезоруживает, уже все видели по сотне раз. Но...
- Жабу их соловей, что творит!
Дикон узнал голос Шеманталя. Надо же, все сбежались поглазеть... Скоты! И Окделл понял, что нужно сделать. Позволить шпаге взлететь вверх из едва заметно дрогнувших пальцев и упасть к ногам адуанского генерала. Дик проследил за ней взглядом, а когда повернулся к Рокэ - тот устало улыбался. Это была очень страшная улыбка.
- Продолжайте тренировку, у нас мало времени, - хрипло скомандовал маршал и пошел к палаткам, медленно, но гордо вздёрнув подбородок. Шпагу он так и не спрятал в ножны. Дик хотел кинуться следом, но Эмиль положил ему руку на плечо.

Рокэ сидел на койке, когда Ричард вернулся. Уже почти стемнело, впрочем, в горах всё время темнело рано. В сумеречном свете Алва казался бледнее обычного, и Дик вздрогнул. Нет, он не принял его за выходца, но среди горских суеверий и козлиных черепов ему и так было достаточно неуютно, а тут ещё Рокэ...
Пахло вином, Ворон пил, и, судя по всему, уже далеко не первую бутылку.
- Эр Рокэ! - возмутился Дикон.
Алва поднял голову, отрываясь от созерцания собственных рук, безвольно лежащих на коленях. Перстни казались тусклыми и погибшими, Окделл зажег свечи, и сапфиры, будто пробуждаясь, неуверенно засверкали глубинными таинственными огоньками. А синие глаза так и сталось безразличными. Хотелось бы верить, что это только от вина, но Дик не верил.
- Что вам нужно, юноша? - спросил Рокэ. По тому, как он растягивал слова, Окделл понял, что маршал и вправду уже не слишком нетрезв. - Пришли меня спасать? Как трогательно. И что ещё вы намереваетесь делать?
- Ничего, - ответил Дикон, садясь рядом. - Можно?
Алва безразлично пожал плечами, Дик расценил этот жест как разрешение и налил себе вина. «Чёрная кровь», привычная, и, если честно, давно надоевшая. А ведь когда-то, едва оказавшись у своего монсеньора, как же он гордился тем, что попробовал знаменитое кэналлийское! Стыдно вспоминать, как хвастал перед Налем, и вообще, каким дураком был...
- За что пьёте? - спросил Алва ехидно. - За очередную победу?
- В каком-то смысле. - Дикон улыбнулся, «не понимая» очередной намёк, и отсалютовал бокалом. - Предлагаю выпить за вас, эр Рокэ.
Алва иронично приподнял бровь.
- Не думаю, что это уместный тост здесь и сейчас. За меня выпьете со своей матушкой, или со Штанцлером... Как видите, теперь я намного ближе к тому состоянию, в котором они хотели бы меня видеть.
- Я - не моя матушка! - воскликнул Дикон. - Вы же знаете, что...
- Что?
Алва весь подался вперёд, и Дик, глядя в его потемневшие, почти чёрные и столь же почти безумные глаза, отшатнулся, едва не расплескав вино на порядком уже несвежую рубашку.
- Что мне не всё равно, - сдавленно сказал он.
- Никому не всё равно. - Алва усмехнулся и попытался подняться, но безуспешно: маршала тут же повело в сторону, и Дик схватил его за руку, чтобы удержать. Ворон зло выдернул рукав. - Бириссцам тоже было не всё равно. Кагетам не всё равно. Вашим агарисским друзьям, которые сражаются на стороне Адгемара, увы, ещё больше не всё равно, ибо теперь у них, как ни странно, есть все шансы победить. И не надо кривиться. Савиньяк хорош, но увы... Не настолько. Сейчас у Талига есть ещё один штабный генерал, вроде того же Манрика, но никак не Первый маршал...
Рокэ сделал глоток из бокала, и вдруг запустил им в стенку палатки. По ткани расплылось тёмное пятно, в свете свечей отливающее багрянцем. Дик видел точно такое же пятно на мундире Алвы, когда пуля пробила его грудь. И ещё - россыпь красных пятен, они падали с рассеченного лица - нет, не падали - катились, будто горная лавина... И Дик тогда, обезумев от страха, пытался зажать эти страшные раны ладонями, пока адуаны не оттащили его, а он сопротивлялся, как кот, царапал руки своим спасителям, и кричал. А Алва лежал без сознания, и кровь всё равно текла: сквозь пальцы, сквозь тряпки, сквозь зажмуренные Диковы веки...
- Окделл, что с вами? - в голосе маршала было беспокойство, и Ричард с трудом заставил себя улыбнуться.
- Простите, эр Рокэ.
Алва покачал головой и допил оставшееся в бутылке вино из горлышка, а потом бросил её под койку.
- Ложитесь спать, завтра Эмиль снова будет вас гонять. Вас надо хорошенько гонять, Окделл, тогда в вашей голове не будет идиотских мыслей.
- Хорошо… Эр Рокэ, только скажите, что вы задумали? Барсовы Врата так просто не взять...
- Знаю. - Ворон махнул здоровой рукой. - И ещё я знаю, КАК их надо взять так, чтобы было просто. Или вы мне теперь не верите?
- Теперь? - не понял Дик.
- После того, как я перестал быть идеален, - с холодной усмешкой пояснил Рокэ. - Знаете, это многих отрезвило...
Ричард не знал, что ответить.
Уже потушив свечи, он подумал, что так и не сказал ни единого слова из тех, которые крутились в его голове после тренировки с Алвой. И ещё он подумал, что это, должно быть, к лучшему. Тем более уже поздно было что-либо исправлять: Ворон спал.

***
Узкая полоска растущей луны освещала пригорок бледным серебряным светом, не оставляя своим внимание ни единую травинку, и когда Дик вскарабкался на него - с трудом различил внизу тёмную фигуру, скрытую от глаза луны.
Место было выбрано идеально: громоздящиеся у подножья горы огромные валуны - остаток давнего обвала - и тот самый холм, на котором притаился в траве Окделл, защищали маленькую площадку от посторонних глаз.
Человек стоял неподвижно, лицом к горе, и Дик решил подобраться ближе. Тихо ступая и пригибаясь, он спустился вниз и шмыгнул за один из поросших мхом булыжников - как раз в эту секунду человек резко обернулся, и Окделл сжался от ужаса, ведь мгновение промедления - и он был бы обнаружен.
Томительная минута тишины - теперь Дик хорошо слышал, что происходит на расчищенной от камней площадке. Несколько шагов по кругу - сухая трава шуршит под ногами, глубокий вдох, шипение выходящей из ножен стали, шипение сквозь зубы, звук рассекаемого воздуха, короткий вскрик - и звон шпаги, упавшей на камни. Приглушенные то ли проклятия, то ли браннь на кэналлийском, несколько мучительных минут тишины с перерывом на сдавленное дыхание - и снова то же самое.
Дик лежал неподвижно, больно колола бок крупная каменная крошка, зато он нашел отверстие, сквозь которое мог видеть большую часть площадки и своего эра, беспомощно пытающегося сделать выпад больной рукой. Попытка - неудача - новая попытка.
Смотреть было невыносимо, и Дик отвернулся. Уйти, как бы ни хотелось, он теперь не мог - слишком страшно было попасться. А это значит, что предстоит ждать, пока Рокэ не закончит. Слушать. И с каждым новым разом Алва отдыхает всё дольше, а вскрик боли - всё мучительнее...
Потом Дик услышал приглушенный всхлип, и снова поднял голову - вовремя, чтобы увидеть, как Рокэ отбрасывает шпагу и обессилено садится на землю, закрыв лицо... Окделл выскочил из-за камня и бросился к нему. И замер, наткнувшись на нацеленный в голову пистолет.
- Ричард? - голос был хриплый, а глаза блестели от ярости. Только от ярости.
Ворон спрятал пистолет и поднялся. Дик попятился - Алва сделал шаг вперёд. Показалось, что он готов ударить, или даже убить - пожалуй, имел право. И Окделл замер, опустив глаза - сил смотреть Алве в лицо не было. Здоровой рукой маршал встряхнул его за плечо.
- Если вы уже утолили своё любопытство, можете отправляться в лагерь, - ровно сказал он, отворачиваясь.
- Нет!
- В противном случае вы будете расстреляны за нарушение прямого приказа, - так же равнодушно ответил Алва.
- Вот как? - Дик вздёрнул подбородок. - Расстреливайте.
- Не хочу, - жестко бросил маршал. - Возвращайся в лагерь!
- Не хочу! - выкрикнул Дик. - Я хочу вам помочь!
- Как? - хмыкнул Алва, и не думая оборачиваться. - Ты же видел... Я не могу даже удержать шпагу, хотя прошел уже месяц! - голос его сорвался, и, всего на мгновение, но обречённо ссутулились плечи.
Этого мгновения Дику хватило, чтобы преодолеть расстояние в три шага, их разделяющее, и крепко сжать эти плечи в объятиях, уткнуться носом в пахнущий морисскими маслами, пылью и потом затылок и шептать: «Всё будет хорошо... Скоро заживёт... Эр Рокэ, простите меня, пожалуйста...» Алва дёрнулся, словно пытаясь вырваться, но потом замер, принимая эти глупые утешения и ничего не отвечая, но Дик-то понимал, как маршалу непросто позволить себе побыть слабым. Ему, Окделлу, позволили видеть эту слабость - может быть, после этого он и вправду не доживёт до завтра. А, может быть, всё действительно будет хорошо?
«Да, наверное, я дурак, но никто не запретит мне верить!»

Эпилог
- Я видел Эпинэ, - глухо сказал Дик.
- Мне жаль, что вы оказались по разные стороны Талига, - протянул Алва, вроде бы лениво, но глаза смотрели внимательно и остро: колючие глаза, опасные. - Или, если хотите - по разные стороны Чести. И что же он вам сказал?
- Неважно.
- Не пытался оправдаться за мирные варастийские поселения, сожженные бирисцами дотла?
- Эр Рокэ!
- Только для вас, - скривился Алва. - Впрочем, я полагаю, право на подобное обращение утратил не только я, но и вы. Иначе почему вы не отправились с Эпинэ?
- А вы не знаете? - Дик поднял голову и, наткнувшись на насмешливый взгляд, тут же потупился. Снова Алва пытается выставить оруженосца дураком!
- Догадываюсь. Вот только надеюсь, что дело не в жалости. Жалеть меня уже поздно.
- Вы выиграли бой.
- Поздравите меня, когда я выиграю войну.
- Я не поздравляю, - покачал головой Дик. - Просто... Ничего не изменилось.
Алва тронул чуть поблекший шрам, перечертивший лицо.
- Ничего? Вы уверены в этом?
- Я не дама, я ничего в этом не понимаю, - сказал Дик. - И я не вы. Врач, который вас лечил, сказал, что это только вам решать, и никому другому.
Окделл чуть склонил голову. Нет, маршал не утратил свою знаменитую красоту. Она стала странной, ещё более дикой, ещё сильнее притягивала взгляд. Он просто изменился, но выглядит ли хуже? Дик не знал. Он действительно ничего в этом не понимал. Тогда, в Фабианова день, он приносил клятву верности не первому красавцу, не первому дуэлянту, а Первому маршалу…
- Вот как? - Рокэ вздёрнул бровь. Раньше он проделывал это с обеими, под настроение, теперь - только с одной. Вторую изуродовал шрам. - В таком случае дела мои не так и плохи, а в умении фехтовать левой я скоро превзойду самого Леворукого.
Дик привычно скривился при упоминании Леворукого. Про правую руку Алва ничего не сказал. Последний месяц они тренировались на той самой площадке каждый вечер, так что Дик знал всё и сам.

URL записи

Получить предсказание по «Собачьему сердцу» М. Булгакова

Пишет  Р.А.:

emercy,
Вы задели очень интересный вопрос.
Вопрос смещения, наложения, замены(?) понятий, пожалуй.
Смотрите, что в основном цикле ОЭ, что в Талигойской балладе у нас почти все положительные персонажи идут на подлости и совершают неблаговидные поступки - оправдывая их благой целью. Спасением Талига, Алвы или еще чем-то. В любом случае - благой целью. Они предают монархов, лгут, недоговаривают, вводят в заблуждения, подставляют своих соратников и т.д. и т. п. И все это - исключительно ради Великой Благой Цели, ради своих принципов.
Вот, к примеру, ради Талига.
При этом на стороне этого блага, правильной стороны, обычно оказываются и все интересы правильных персонажей - личные и имущественные. Их семьи, родные и друзья разделяют их принципы, их земельные владения и финансовые плюшки находятся на территории того государства. которое они считают единственно достойным существования.
Т.е. воюя за свои принципы и ради них идя на подлости, персонажи не только отстаиваю свое понимание благого дела, но и собственные интересы тоже.
Но при этом о них они не заикаются!
Они ведут речи лишь о высоких идеях, о своих принципах, о Великой Благой Цели ради которой можно все.
Мы ничто - Талиг все!
Это ли не пример?
Лионель Савиньяк, Эмиль Савиньяк, Алва, фок Варзов, Ноймаринен, Жермон Ариго, Валентин Придд, даже Рамиро Алва.
Я вот все думала - почему у меня не получается им верить?
А вот как раз поэтому.
Из-за того, что Великая Благая Цель у них идет в тесной связке с личным интересом. А человек устроен так, что в первую очередь обычно думает о конкретно близких ему людях и вещах - о семье, родне, доме, родине, и лишь потом - об абстрактных понятиях типа государства. И очень бы хотелось что бы хоть кто-то из этих героев так и сказал, откровенно и просто, - да, я сражаюсь, предаю и подставляю ради своей семьи. Что бы жили мои родные, что бы процветал мой дом и край, чтобы мои люди были успешны. И все это я вкладываю в мое понятие Великого Блага и связываю с вот такой-то страной и поэтому ради них я пойду на все. Ибо это и залог моего личного благополучия тоже.
Ну хоть кто-то!
Вот тогда бы я, наверное, поверила в повальный блахародный патриотизм поголовно всех положительных персонажей Камши.
А так - мне их слова кажутся искусственными, надуманными, ханжесткими.
Неполными.
Деревьями, за которыми не видно леса.
Это так легко - быть патриотом и хорошим человеком, если все твои интересы лежат в одной плоскости и не противоречат ни долгу, ни чести, ни принципам.

Более того, я вижу единственного человека который выбирая между своими личными интересами и заявленным долгом, честью и принципами - выбрал последнее.
Да, это все тот же Алан Окделл.
Он мог бы прогнуться под Франциска и быть в полном шоколаде - вот его личный практический интерес. Своя шкура, которая ближе к телу
Но что делает он?
Он хранит верность своему королю, своим клятвам - и подставляется под удар, огребает смерть и беды для семьи. Он порицаем в веках всеми положительными героями ОЭ. Но ведь это именно он является живым олицетворением того выбора, о котором все они столько болтают. Олицетворением верности Цели и Идее. Принципу - который всё, тогда как жизнь есть ничто.
Именно он совершает неблаговидный поступок - убийство без вызова на поединок - ради благого дела, как он это понимает.
Причем он чуть ли не единственный в ОЭ противопоставляет благую цель, к которой стоит стремиться всеми силами и любой ценой - собственным интересам. И выбирает - следование Цели, верность Долгу.
А что в итоге?
Сплошное порицание.
Но предпочти он собственное благо, присягни он Оллару - о, это был бы очень уважаемый в ОЭ человек.

Вот как-то так.
Сумбурно, лишь на грани понимания. Я еще не поймала мысль за хвост

URL комментария

Все, выдохлась, финальное
Шарль Эпине.
Да, дошла очередь и до этого персонажа.
И традиционный вопрос
Шарль Эпине – мерзавец, приспособленец или засланец из другого времени?
А может он просто не любил родню?
Что за малореальная и противоречивая личность вырисовывается?
Я как-то не могу определиться с оценкой. Допускаю, что в наличии гремучая смесь.
Собственно я никогда не задумывалась о Повелителе Скал времен падения Кабителлы. А зря. При ближайшем рассмотрении нарисовалась прелюбопытнейшая картина.
Начну издалека.

Алан Окделл – крупный феодал с большими земельными владениями и связанный вассальной клятвой с королем. Но у него самого есть кровные вассалы также связанные с ним вассальной клятвой. Их можно даже перечислить
- графы Рокслей с владениями во Внутреннем Надоре
- графы Тристрам с владениями на границе Внутреннего Надора и Придды
- графы Карлион. Северный Надор
- графы Берхайм/Айронэа. Исконные владения мне неизвестны.
Все эти фамилии указаны у Камши. Но я предполагаю, что были еще вассалы, просто не такие значительные или благополучно сгинувшие в какой-нибудь войне или восстании.
Вопрос!
Почему когда казнили их сюзерена Алана, никто не вступился за интересы его наследника?
В Талигойе что, только несчастный Окделл серьезно относился к своим клятвам и знал смысл слова верность?

Я бы на самом деле удовлетворилась самым завалящимся мятежом. Лишь бы он только был и нам об этом сказали.
читать дальшеТолько не надо тут в пример приводить восставший столичный гарнизон времен Рамиро-младшего, тогда и заработавшего себе имя Вешатель. Это несколько разные вещи. И началось восстание значительно позже и вовсе не потому, что кто-то захотел вступиться за интересы своего кровного сюзерена и его сына.
Потому что иначе это вообще-то нарушение вассальной клятвы и предательство сюзерена. И почему, кстати, за это кровным вассалам Окделлов не прилетело от Абсолюта? Или они клялись в верности сюзерену и его дому - исключительно своей честью?

Самое простое тут обьяснение и оно подтверждается в книге , что в Талигойе все поголовно бесчестные мерзавцы Ричард был оставлен в Олларии офигенно ценным заложником. Лояльности своей матери и кровных вассалов его отца.
А вот тут уже ребром встает вопрос о Шарле Эпине.
Опекуне Ричарда.

Вообще-то Повелитель Молний тоже крупный феодал, связанный вассальной клятвой со своим королем и состоящий в родстве с другими крупными феодалами. С Окделлами – тоже. Шарль кузен его жены и судя по всему ближайший родственник мужского пола для Ричарда. А значит, после смерти Алана он в любом случае должен был стать опекуном племянника и его владений.
И именно Шарль должен был защищать интересы Ричарда перед новым королем. И напоминать кровным вассалам Дома Скал об их клятвах и обязательствах.
Шарль и сам в этом заинтересован. Потому что Ричард его родственник. А значит ущемление интересов Ричарда – это ущемление интересов самого герцога Эпине, камень в его огород.
Потому что Повелитель Молний выглядит человеком, который не может отстоять даже интересы племянника. А что тогда говорить об интересах его вассалов, к примеру? Это ли не повод задуматься?
Более того, это же политика.
Есть крупный феодал герцог Эпине связанный кровными узами с крупным феодалом герцогом Окделлом. Эта связка увеличивает влияние и власть обоих феодалов. Но стоит убрать из нее хоть одного, власть и влияние второго уменьшаются пропорционально потере. Шарль должен был понимать, что лишение Ричарда всех имущественных и дворянских прав – напрямую бьет по положению и влиянию самого дома Эпине.

А теперь скажите мне, много ли есть крупных владетельных феодалов с маршальскими перевязями и армиями – которые безропотно позволяют ущемлять свои интересы, лишать любимого племянника всех титулов и земель и делать из него заложника?

Ричард ведь действительно был заложником. А Шарль Эпине - его опекуном.
Это что ж получается?
Что Горик был заложником, находясь в руках родного дяди? Который его как бэ любит и желает добра? И при этом пальцем не шевелит в его интересах?
А интересы Горика в данном случае – это хотя бы сохранение своего положения и части владений. Если же подобное невозможно и новый король решительно настроен против всего рода Окделлов, то мальчику полезнее всего оказаться за пределами досягаемости Франциска. Для жизни, здоровья и психики полезнее.

Можно, конечно, рассмотреть вариант, что Шарля Эпине силой заставили отказаться от защиты прав племянника и угрозами вынудили быть верным Оллару и сторожить мальчика.
Но, нет, не катит. Смотрим в книгу.

- Неплохой маршал выйдет из Эпинэ… если вы его укротите… Вернее, убедите, что Талигойя не кончилась, а начинается…
(От войны до войны)

- Известно лишь, что смертельно раненный Рамиро рекомендовал Франциску Оллару назначить своим Первым маршалом герцога Эпинэ. Шарль принял предложение и на похоронах Рамиро Алвы стоял рядом с Франциском, держа на руках новорожденного герцога Алва.
Шарль быстро снискал уважение, а позднее и любовь людей Франциска.
(Зимний Излом. Т 2. Ч 2.)

Какой вывод?
Имхо, что Франциск однозначно убедил Эпине.
И убедил не силой или угрозами. Бо человеку, которого ты заставил силой принять свои доводы – армии не доверяют, маршальское звание тоже. И такой человек уж точно не будет за тебя сражаться не щадя живота своего.
Вопрос!
Как же Шарль Эпине позволил по-хорошему себя убедить стать верным соратником Оллара и при этом умудрился забыть об интересах опекаемого племянника?
Осиротевшего и по его вине тоже?
Ставшего заложником?
И что нам это говорит о Повелителе Молний?

Ричард Горик.
Да, сегодня я хочу сказать пару слов об этом персонаже ОЭ.
Меня крайне трудно раскрутить на персональный пост посвященный кому-либо вообще, тем более литературному герою. Тем паче не шибко ценимой книги, что уж тут говорить.
Но – не сдержалась.
Честно - наступили на больную мозоль. Получите и распишитесь.
Ведь сказать о Ричарде Горике я могу много.
Вот только начать хотелось бы с простого вопроса
Почему Ричард Горик остался в Талиге и служил Франциску Оллару?

Я буду рада ответу.
Традиционно – в аську, квип, личку, можно сюда.
Вот только, пожалуйста, не надо мне говорить, что:

Первое.
- Ричард искупал грехи отца.
читать дальшеПотому что я могу спросить, а что такого сделал Алан, чтобы его сын всю жизнь платил за отца.
Убил Рамиро?
Так Окделл тут одновременно карал цареубийцу и мстил за друга.
Да, он считал Эрнани Ракана своим другом и одновременно своим королем, своим сюзереном. И был в своем праве, вассала и подданного, призвать к ответу убийцу. За это вообще-то любые короли награждают. Что-то вроде клановой солидарности, потому что каждый из венценосных хочет жить и быть уверенным, что его смерть не останется безнаказанной.
Кто-то может сказать, что Алан ошибся. Что он был глуп, слеп и отправил в могилу безвинного человека. Ведь Рамиро на самом деле не убивал Эранани. А Окделл сам виноват в своих бедах – дурачок такой, не выяснив правду побежал пырять достойного человека кинжалом.
Но ведь это не правда.
Если разбирать ситуацию, то все становится крайне очевидно. Король Эрнани с кучкой заговорщиков решил втихую обтяпать свое отречение и сдать столицу. Поставив всех своих верных вассалов перед фактом – Доброе утро страна, у вас теперь новый король, марагонский бастард Франциск. Нравится вам это или нет.
Да вот беда, Эрнани Ракан то ли забыл посвятить своего друга Алана в столь коварные планы, толи и не собирался – в общем, не сказал. Лично я склоняюсь к последнему – не собирался. Очаровательный такой пример, как человек подставляет друга лишь потому, что последний слишком честен, правдив и прямолинеен.
Впрочем, остальные заговорщики явно разделяли мнение короля и Алану тоже ничего не сказали.
А вот тут мне становится интересно – разве Эрнани не знал насколько Алан верен своим клятвам? Разве они не называли друг друга друзьями? Разве Шарль Эпине не подозревал, что за человек достался его кузине в жены? И какими убеждениями он живет? Разве Рамиро Алва не видел прямоты Окделла и его убеждений? Они все ничего не знали о человеке, которого оставили за бортом заговора? И не могли предположить, чем чревато подобное молчание?
Быть может у них не было времени или они не подумали?
О друге и родственнике?
Ну-ну, отличная компания прекрасных людей, отвечу я. Не так уж много на это нужно времени и сил, было бы желание.

Как бы то ни было, Алана в заговор не посвятили. Но карты разыграли достойно. Эрнани исчез, Рамиро пустил Оллара в Кабителлу. Короче, все как условленно.
Вот только королеве Бланш с сыном помогал бежать не только фок Варзов, но и герцог Окделл. И в пути жена якобы убитого короля здорово так наплела в уши Алану – о том, что ее супруг и сюзерен Окделла предательски убит. И не абы кем, а Рамиро, который только и ждал момента, как бы преподнести марагонскому бастарду Кабителлу на блюдечке.
Алан королеве верит.
А с чего ему не верить жене друга?
О том, что она родила не от мужа – Окделл не знает. О том, что король сам спланировал сдачу столицы и трона – не знает.
Зато об этом знает фок Варзов, который идет вместе с ними.
Мне вот опять становиться интересно – это как?
Фок Варзов был глух, слеп и глуп? Он не видел, как королева Бланш обрабатывает Алана? Не имеющего ни единой причины сомневаться в словах королевы? Фок Варзов не мог ее остановить ? Не мог отозвать Алана в сторону, якобы проверить погоню? Не мог отправить вперед? Не мог отловить по нужде у стеночки? Не мог притормозить на обратном пути?
Или фок Варзов тоже не знал о верности, прямолинейности и прочих убеждениях Алана Окделла? И тоже ничего не заподозрил после откровений Бланш? Что вассал захочет исполнить свой долг – покарав убийцу сюзерена, а друг – отомстить убийце друга?
Книга о том умалчивает.
Зато рассказывает, как Алан вернулся обратно во дворец и пошел разыскивать Рамиро.
Но вот найдя его, Алан не побежал с разбегу пырять кэналлийского герцога ножичком.
Он сначала его спросил - Ты убил?
И только получив подтверждение – Да, убил – нанес удар.
В чем здесь можно обвинить Окделла?
В том, что он убил невиновного человека? В том, что он не разузнал все толком?
Смотрим еще раз
Алан узнал. Алан решил. Алан нашел. Алан спросил. Получил утвердительный ответ. И только тогда убил.
Прежде чем карать, Окделл пришел к возможному убийце и спросил у него, откровенно, в лицо.
Возможный убийца ответил утвердительно.
Сам!
Какое еще свидетельство вины нужно было найти Алану? Человек сам, добровольно признался!
И не надо мне говорить, что у Рамиро не было другого выхода, вокруг были прихвостни Олларов и он не мог сказать правду. Рамиро знал с кем имеет дело, кто его окружает и что за человек, Окделл, стоит напротив. Что же такому умному кэналлицу мешало схватиться за рану, за горло, что-то невнятное пробормотать, отвлечь внимание, короче. Да хоть просто закашляться?
И почему если солгал Рамиро – винят в последствиях этой лжи Алана?
И почему тогда Рамиро-младший не торопился бежать искупать ложь своего отца, сгубившую аж целую семью?
Виноват ли Окдел в том, что ему солгали? Или в том, что не обежал весь дворец, снимая свидетельские показания?
И не надо говорить, что Окделл должен был подождать и разобраться.
В чем?
Чего ему ждать?
Он уже все выяснил! И не через третьи руки, а напрямую – у главного подозреваемого. С чего бы Алану еще кого-то расспрашивать?
На минуточку, Окделл тоже мог бояться, что больше не выпадет возможности приблизиться к Рамиро на расстояние удара.

Итак, в чем же таком виноват Алан Окделл, что его сын должен искупать это всю жизнь?
Мой ответ – ни в чем.
Если только не считать виной верность вассальной клятве и дружбе, смелость, прямоту, чувство справедливости, отсутствие лжи и желание покарать виноватого.
Не самые плохие качества, правда?
Вердикт?
Искупающий грехи отца Ричард – бредовая идея!

Второе.
- Ричард служил своей стране, не важно Талигом она называлась или Талигойей.
читать дальшеА вот это утверждение у меня вообще вызывает улыбку.
На минуточку, там все еще феодализм.
А что такое страна при феодальной раздробленности? Это, сильно утрируя, владения короля + владения феодалов связанных с королем вассальной клятвой. Где своей землей вассал считает не всю страну, а лишь свои владения. В данном случае - Надор.
И служит вассал - не стране!
Вассал служит своему сюзерену!
В случае Алана это был Эранани Ракан
В случае Ричарда – никого. Потому что Оллар лишил Ричарда и титула и земель.
Ни о какой службе своей стране речи нет - такого понятия тогда еще не было.
О службе королю - тоже. Бо Ричард ни одному из королей ничем не обязан и клятв не приносил.
Так о чем тогда речь? О какой такой стране, которой надо служить, как бы она не называлась?
Окститесь люди, до этого героям Баллады еще жить и жить.
Вот служить королю - это да. Но не в случае Ричарда Горика - Франциску Оллару.
Вердикт?
Ричард собирающийся служить стране, как бы она не называлась – бредовая идея.
Кстати, тут сразу встает вопрос по поводу Эпине и вассалов Окделла, ну да об этом в другой раз.

Третье
- Ричард боялся за мать
читать дальшеА???
Это которая замужем за верным сторонником Оллара и родила ему детей названных в честь марагонца?
И что бы с ней сделал Франциск? Переступил через верного вассала Ларака, через его детей, через то, что именно он отдал женщину своему стороннику, через всю родню Женевьев, наконец? Включая Первого Маршала?
В худшем случае приказал бы Женевьев не покидать свой замок.
Ну так она, имхо, и не рвалась любоваться на светлый лик убийцы первого любимого мужа.
Идея не выдерживает критики.

Ну так вопрос по-прежнему актуален.
Почему Ричард Горик остался в Талиге и служил Франциску?
Ричард ничего не должен этой стране, потому что это не его страна. Его владением был Надор, который теперь принадлежит чужому дяде.
Тогда еще не служили государству, а служили персонально кому-то и конкретно за что-то. За землю, за титул. Это феодализм, блин! Рулят вассальные отношения! В данном случае получается, Ричард служил Франциску за милость последнего? Это каким же приспособленцем и моральным уродом Горик в таком случае выглядит.
А на деле Ричард ничего не должен этому королю. Он ему даже не присягал, не получал из его рук ни земель, ни титулов. Зато спросить с Марагонца он может очень много.
Самое разумное, что Ричард может сделать – сбежать в другое государство и сражаться против Олларов, желая вернуть себе Надор и отомстить своим обидчикам.
Это нормальное поведение любого феодала обездоленного захватчиком. Нормальное!
Но никак не защищать чужую землю под предводительством своего врага.

Более того, если даже не удастся с Олларом рассчитаться и придется устраиваться в жизни самостоятельно, где это легче сделать?
В Талиге, где Ричард заклеймен сыном государственного преступника и простолюдином? И где ему не стоит ждать даже просто объективного отношения со стороны короля и его пасынка или в другой стране? К примеру, у врагов Оллара? Благо тот не сразу всех и вся вокруг завоевал.
Кому легче служить?
Убийце твоего отца настроенному против тебя? Отдавшего мать в постылый брак и лишившего тебя всего? Или тому, под чьими знаменами ты можешь выступить против своего обидчика?

продолжение следует
_________________________________________________
Я не знаю, как у вас получилось, хорошие мои!
Ей богу, не знаю!

_____________________________________________________
Да, автор, это можно считать ответом.
И таких вот возражений – у меня по каждому пункту. И не по одной штуке.